До революции и после туземное население рек Тольки и Сабуна (Западная Сибирь)
находилось в полной экономической зависимости у Кунина, имевшего
до 5000 оленей. Ефим Иванович (хант по
происхождению) был фигурой поистине межэтнического и, как видно,
международного значения. Он торговал даже со Швецией! В материалах ОГПУ
он именуется "кулаком", "кочующим шаманом", "полуфеодалом", "бывшим
родовым князем". Каким
же был этот таинственный Кунин? Отчасти ответ на вопрос даёт
статья В. Патрановой под названием "Царь всея тайги". Материал был
опубликован 20 января 2001 года в № 8 (16525) газеты "Новости Югры".
Здесь мы публикуем текст статьи полностью.
Сегодня политика правительства округа направлена на то, чтобы сделать
оленеводство частным, так как совхозная система себя не оправдала. Как
полагают специалисты, это даст возможность коренным жителям севера
улучшить свою жизнь: олень обеспечит работой, пропитанием, одеждой,
станет средством передвижения.
С этой целью закупаются на Ямале
олени с их последующей передачей в частные руки. За три года подобной
практики среди коренного населения уже появился класс собственников,
правда, прослойка эта пока чрезвычайно тонкая. Но главное — процесс
пошел и его уже не остановить — таково объективное веление времени.
Но
мало кто знает, что почти 70 лет назад государство сделало все, чтобы
уничтожить этот класс, а с ним и частное оленеводство. Первой жертвой
стал Ефим Кунин, по прозвищу Шата, в народе больше известный как Шатин.
Местом его рождения и кочевья был район реки Тольки (тогда Ларьякский
район, а ныне — Нижневартовский).
Это был яркий, незаурядный
человек, сегодня трудно даже представить масштаб его популярности.
Ханты в буквальном смысле слова боготворили Кунина и называли не иначе
как “кан”, что в переводе означает “царь”.
С властью Кунина (Шатина)
над тундрой законная власть — советская — не могла смириться, поэтому в
отношении его в 1933 году органами ОГПУ было “произведено изъятие”.
Ефим Кунин стал первой жертвой политического террора в отношении
коренных малочисленных народов севера.
Поставщик “мягкого золота”
Его
отец Иван Кунин до революции был самым богатым человеком в бассейне
реки Толька. По слухам, и оленье стадо Кунина насчитывало до пяти тысяч
голов. Крупный владелец продавал оленей, сдавал их в аренду, а в
качестве платы брал деньги или пушнину, поэтому и считался еще в
царское время самым крупным поставщиком “мягкого золота”. Каждую весну
в селе Ларьяк устраивалась пушная ярмарка, куда Иван Кунин привозил
свой товар. В обмен получал промтовары, продукты питания, порох, дробь
и снабжал этим коренное население, конечно, не бесплатно, а опять-таки
в обмен на пушнину. По всей видимости, Иван Кунин был справедливым и
честным человеком, так как много лет подряд народ избирал его родовым
старостой. Был он в почете и у царской власти: ему поручали сбор подати
(ясака) и вершить правосудие в случае каких-то незначительных
конфликтов. В начале 20-х годов, будто предчувствуя скорую смерть,
Иван Кунин разделил свое имущество между тремя сыновьями. По каким-то
причинам старший сын впал в немилость, и ему отец выделил самый
маленький пай. Фактически же все имущество было поделено между средним
сыном Михаилом и младшим Ефимом. Михаил вскоре умер, и полноправным
хозяином огромного стада, запасов пушнины, оленьих шкур, лап стал Ефим,
по прозвищу Шата. Он же принял в свою семью и шестерых детей умершего
брата. Домашнее хозяйство вели две жены Ефима, старшая по возрасту —
русская, а младшая — ханты. Вот как, к примеру, житель села Ларьяк
Евгений Александров описывал условия жизни Ефима: “ Жизнь Шатина
отличается от других. Издалека можно узнать его чум: если он стоит в
группе других, то возле него стоят десятка полтора нагруженных нарт,
вокруг болота пасутся две-три сотни оленей. Чум Шатина двойной, внизу
кругом имеется сукно, сверху покрыт оленьими шкурами. Посреди чума
стоит железная печь, сделанная из толстой жести, по обеим сторонам
разостланы шкуры”. Судя по всему, Ефим унаследовал от отца его
недюжинные способности к предпринимательству. Он повел дело так, что
вскоре и его авторитет стал непререкаемым; несколько раз подряд, пока
не вмешивалась советская власть, его избирали родовым старостой. А в
Ларьякском райисполкоме считали, что Кунину (Шатину) “дает силу,
авторитет и возможность руководить туземцами тундры его оленье стадо”. Называлась
цифра — 2-2,5 тысячи голов. Правда, никто при этом не подтверждал, что
Шатин держал наемных работников. Говорили другое, что “бедняки сами
готовы выполнять для него любую работу: пасти оленей, устанавливать
ограждения, перевозить товар”. Действительно, весной в самое опасное
время, в наст, ханты бесплатно караулили оленей Шатина на реке Тольке,
они же перегоняли стада с зимних на летние пастбища.
Предприниматель или кулак?
Не
только среди коренного населения Ефим Шатин пользовался огромной
популярностью. Его уважали и ценили работники “Уралпушнины”, понимая,
что от Кунина зависит выполнение плана по пушным заготовкам. Особым
доверием он пользовался у заместителя заведующего “Уралпушниной”
Александра Кононенко, впоследствии исключенного из партии “за связь с
чуждыми элементами”. По распоряжению Кононенко ему давали денежный
кредит, а в дни ярмарок в Ларьяке специально подбирался лучший дом для
приема дорогого гостя Ефима Кунина, комнаты занавешивали коврами,
завозили продукты, выпивку. По словам очевидцев, на празднике первый
бокал вина доставался Шатину, остальные пили после него. Но уже в 1927
году пришлось отказаться от пышных встреч в связи с изменением
политической обстановки. Тем не менее принизить авторитет Шатина
районным властям не удалось. Сам председатель Толькинского туземного
совета приходил к Ефиму за советом — где лучше поставить чум школы, где
отвести место под лавку, записывать ли в свой род прибывшие из
Туруханского края семьи. И все делалось так, как указывал Шатин. Большой
авторитет он имел и у руководства Сибирской торговой экспедиции,
которая доставляла продукты и товары на север. Как-то снаряженные
Сибторгом 100 нарт попали в распутицу. И весь товар пришлось принимать
Кунину, он же занимался и его реализацией. Никаких недоразумений в
расчетах между Куниным и Сибторгом не возникло. Если народ видел в
нем царя, а торгующие с севером организации надежного коммерческого
партнера, то районная и окружная власть — кулака-эксплуататора,
подлежащего уничтожению как класс.
Антирусские настроения
Не
секрет, что на первых порах отношения между коренным населением и
русскими, “захватившими” власть в районе и округе, складывались
достаточно напряженно. Попытка заставить северян жить по писанным
советскими чиновниками законам порой вызывала сопротивление на местах.
Очагом такого сопротивления в Ларьякской тундре считались места кочевья
Ефима Кунина (Шатина). Из уст в уста передавались слова здешних
шаманов: “Если скажешь русским, сколько у тебя оленей, то они сразу же
пропадут”. С подобными “заблуждениями” шла идеологическая борьба.
Так, в 1931 году в Ларьяк приехал секретарь Александровского райкома
партии Перепелицын. Райисполком организовал для него встречу с хантами.
Товарищ Перепелицын в духе времени говорил о пользе коллективизации,
вреде шаманства, а также о том, что здешний кулак-полуфеодал Ефим Шатин
обирает народ. И услышал в ответ от Егора Сигильетова: “Не верьте
русским. Шаманы нас не обманывают, и Шата еще никого не обманул. Мы,
остяки, не считаем Шатина кулаком. Раз наше сейчас право, то мы сами
хотим жить, а вы не даете, командуете нами, как урядники. Вы, русские,
нас обманываете, а не Шатин”. Собрание было сорвано. Попытки властей
скомпрометировать Шатина ни к чему не приводили. На собрания, куда
приглашали хантов, они приезжали на оленях Шатина и, выступая, говорили
не против, а за него; что человек он хороший, что без него некому было
бы снабжать их товарами и продуктами. Кроме того, ханты отказывались
говорить, сколько у него оленей. В райисполкоме было известно, что
“с 1931 года, стараясь укрепить поддержку со стороны бедняков, Шатин
отдал часть оленей наибеднейшей части населения Сабуна и Тольки, а
пастухам дал по упряжке ездовых оленей”. Знали здесь и о том, что если
кто заболевал, то Шата давал своих оленей, чтобы привезти шамана, он же
ему и платил. Так что антирусскую пропаганду подпитывали действия самих
русских, занявших посты в органах власти. Местное население с плохо
скрываемой ненавистью наблюдало за тем, как пытаются расправиться с их
“царем” Шатой. Его вызвали в райисполком, чтобы разобраться с
имуществом, а потом обложили так называемым “твердым заданием”. Это
была кабала по-советски, из которой ни один крепкий хозяин в период
коллективизации не мог выбраться. Спасаясь от “твердого задания”, в
начале 30-х годов из Туруханской тундры сбежали 13 семей кочевников под
крыло Ефима Кунина. А что он мог? Распределил в тайге места для
промысла белки между прибывшими, но, как потом оказалось, они уже были
отданы местным активистам... После получения “твердого задания” Ефим
Кунин решил больше в Ларьяке не показываться, наверное, был уверен, что
на бескрайних просторах тундры его не найдут. А его уже искали. Как-то
уполномоченный “Уралпушнины” Петр Куйвышев встретил на пути между
Сабуном и Ларьяком старшего брата Ефима и предупредил, что Шату
собираются арестовать за невыполнение “твердого задания”. В этом году
план по пушным заготовкам район выполнил только на 55 процентов, и это
связывали с влиянием Кунина.
На нартах в Норвегию
В 1932 году
по тундре прокатился слух о выселении “зажиточных туземцев” и передаче
их имущества и оленей в собственность государства. Ответ Шатина был
таков... Собрав 18 семей, он решил со всеми запасами пушнины и стадами
оленей откочевать на север. Уже в пути получили сообщение, что на
севере свирепствует эпидемия, поэтому пришлось повернуть обратно. Но,
возможно, не просто на север мчались нарты Шатина (там тоже была
советская власть и ненависть к богатым), а дальше, в другую страну —
Норвегию. По некоторым сведениям, в том числе подтвержденным сотруднику
Ларьякского райисполкома русской женой Шатина, в 1924 и 1928 годах он
побывал в Норвегии с целью продажи пушнины. Нелегальный переход границы
остался тайной, сам Шатин отрицал этот факт на следствии, но, как
утверждает один свидетель, он лично видел у Шатина нож с позолоченной
ручкой и выгравированной надписью, подаренный ему в Норвегии. Мы
можем предположить, что олени Куниных проторили в Норвегию дорогу еще
отцу Ефима — Ивану, богатейшему в тундре человеку. Ходили слухи, что у
него было немало золота, которое перешло по наследству Ефиму. В течение
15 лет после революции Куниных не трогали на предмет изъятия ценностей,
а в 1932 году Ларьякский отдел ГПУ провел так называемую “валютную
операцию”, в ходе которой на месте стоянки Кунина (Шатина) было изъято
318 золотых монет, по дореволюционным ценам это “потянуло” на 1450
рублей. После столь результативной “валютной операции” Ефим Шатин
мог рассчитывать только на арест. И он вскоре последовал: Шатина
“изъяли” из тундры и в феврале 1933 года увезли в окружной центр
Остяко-Вогульск. Арест Шатина вызвал неодназначную реакцию даже
среди представителей власти. Так, уполномоченный “Уралпушнины” Петр
Куйвышев при свидетелях заявил, что “власти арестом Шатина подорвали
сами заготовки пушнины, и теперь ни один туземец не принесет ни одной
белки”. Так, собственно, и произошло. Ханты заявили: вернете хозяина —
будем контрактовать пушнину (заключать контракт на ее поставку) и
возить грузы. Они прекратили сдавать пушнину, отказались забрасывать
грузы на фактории и везти “красный чум” на Тольку.
“Киллером” стало государство
Чего же добилась власть “изъятием” Кунина (Шатина)? В
архиве областного управления ФСБ хранится следственное дело № 11 “по
обвинению Кунина (Шатина) Ефима Ивановича”. Среди подшитых документов
есть докладная записка на имя начальника секретно-политического отдела
ГПУ по Уралу (тогда округ входил в состав Уральской области),
подписанная начальником Остяко-Вогульского (Ханты-Мансийского)
окротдела ГПУ Николаем Петровым, в которой прямо сказано “в вопросе
национальной политики арест Шатина для нас является оперативным
шагом...” Как известно, за первым шагом последовали другие — арест
участников так называемого Казымского восстания в 1934 году, а в 1937
году — “изъятие” более ста жителей Березовского района коренной
национальности, обвиненных в антисоветской деятельности. Так что корни
“мудрой” национальной политики нашего государства нужно искать в
событиях прошлых лет. Насилие, нажим, подавление — ее составляющие... Но
1933 год — это еще не 1937-й. Сам начальник окружного ОГПУ Петров в
докладной записке в Свердловск еще как будто стесняется плохо
выполненной работы, признавая, что “следственное дело на Шатина
страдает неточностями в смысле его технического оформления.., свидетели
по целому ряду моментов остались не допрошенными.., туземцы
категорически отказались давать о Шатине какие-либо показания...” Тем
не менее тот же Петров просит: “У нас, а также работников окружных
организаций сложилось твердое убеждение в том, что возвращение Шатина
на Тольку невозможно, иначе там неизбежны массовые политические
эксцессы. При возвращении на Тольку, как самое меньшее, Шатин уведет
всех кочующих туземцев в глубь севера и низовья Енисея”. Чтобы этого
не произошло, Н.Петров обращается: “Убедительно просим наше ходатайство
где следует поддержать, провести следственное дело через “тройку” и
Шатина осудить. Показательный судебный процесс на месте в Ларьяке не
только не даст соответствующего эффекта , но будет политически
невыгодным”. Как видим, сделан заказ, а в роли “киллера” выступает
государство. Не важно, что нет никаких доказательств вины Шатина, кроме
одной — зажиточным человеком был местный “кан”. Но это не помешало
“тройке” 25 апреля 1933 года вынести решение: “Гражданина Кунина
(Шатина) Ефима Ивановича выслать вместе с семьей в спецссылку на север
Урала. Имущество конфисковать”. Это была многосерийная советская
эпопея под названием “Коллективизация”. Как это происходило с
зажиточными крестьянами-земледельцами, мы более-менее знаем, а как
коллективизация шла на севере среди коренного населения, только
начинаем постигать. Дальнейшая судьба Кунина (Шатина) неизвестна и
по документам не прослеживается. Есть два варианта: или он и семья
погибли в ссылке, лишенные привычного образа жизни, или в 1937 году
Шатин был расстрелян. Такая вот трагическая альтернатива... Зато
известен дальнейший путь начальника окружного отдела ГПУ — НКВД Николая
Петрова, требовавшего “провести следственное дело через “тройку” и
Шатина осудить”. Петров был первым начальником окружного отдела НКВД
и проработал в этой должности с 1931 по 1936 годы. Потом до 1938 года
возглавлял Тюменский горотдел НКВД, переменил немало мест, пока с
наступлением “оттепели” в 1954 году его не уволили из органов
госбезопасности. О Николае Петрове в своей книге “Мы не знаем
пощады...” пишет полковник ФСБ Александр Петрушин: “...Петров без
угрызения совести фабриковал дела, а в 1937 году расстреливал
невиновных тюменцев в подвале дома на углу улиц Республики и
Семакова...” При этом, как пишет автор, ни одного дня не находившийся
на фронте или за его линией, он имел наград не меньше, чем партизанский
генерал. “Так в условиях сталинского режима оценивалась борьба с
собственным народом”, — делает вывод А.Петрушин.
* * * Привычнее
думать, что коренное население Севера в массе своей было тёмным,
забитым, и только советская власть указала ему верный путь. Но пример
отца и сына Куниных подтверждает, что в этой среде были люди
незаурядные, с сильными характерами, талантом к предпринимательству, но
поддержать их, дать возможность служить на благо общества власть не
смогла — она их попросту уничтожила. То, что делается сегодня в
округе с раздачей оленей в частную собственность — это попытка
возродить старый подход к ведению традиционного хозяйства. Появятся ли
сегодня достойные внуки Кунина (Шатина) — умные, предприимчивые хозяева
своей земли?
До революции и после туземное население рек Тольки и Сабуна (Западная Сибирь)
находилось в полной экономической зависимости у Кунина, имевшего
до 5000 оленей. Ефим Иванович (хант по
происхождению) был фигурой поистине межэтнического и, как видно,
международного значения. Он торговал даже со Швецией! В материалах ОГПУ
он именуется "кулаком", "кочующим шаманом", "полуфеодалом", "бывшим
родовым князем".
Чего же добилась власть “изъятием” Кунина (Шатина)?
